|
– Отец Дмитрий, расскажите, как Вы стали священником.
– Это произошло в 1991 году, когда мне было 20 лет. На первом курсе университета я познакомился с отцом Валерием Ларичевым, который служит в селе Ям Домодедовского благочиния. Он пригласил меня алтарничать у него в храме. Через два года в университете я встретил свою будущую матушку, Ксению. Мы поженились и повенчались у отца Валерия. А буквально через месяц благочинный Домодедовского округа отец Александр Васильев предложил мне стать священником. Я прошел Епархиальный совет и рукоположился. Это внешние факты биографии, а внутренне этому предшествовал целый ряд увлечений. Когда мне было 11 лет, у меня был хороший знакомый Вадим Валентинович Нарциссов. Позже, на первом курсе университета, он стал моим крестным. Вадим Валентинович, старший научный сотрудник Третьяковской Галереи, организовывал православные экскурсии, лучшие экскурсии в Москве, за что неоднократно претерпевал преследования от начальства. Он все время настаивал на моем крещении. А я был молодой, глупый, спорил с ним, придумывал какие-то отговорки. Сейчас я понимаю, что через него Господь старался меня спасти. Через искусствоведение я и пришел к Православию. Был такой интересный случай. Мне попалась книжка Джерома Дэвида Сэлинджера «Фрэнни». Там рассказывается история о девушке, которая увлеклась Иисусовой молитвой, прочитав «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу». Мне стало очень интересно. Я с большим трудом достал эту книгу в ксероксном варианте и, будучи еще не крещеным, стал творить Иисусову молитву.
– Что необычного в этой молитве?
– Можно все время быть связанным с Богом. Как раз об этом пишется в рассказе. Фрэнни казалось, что ее жизнь бессмысленна. Что-то было у нее внутри, что не давало ей полностью раствориться в семье, работе, житейских заботах. Ей все время хотелось чего-то большего, хотелось чувствовать свою связь с Абсолютом (как тогда мы с друзьями думали, потому что увлекались дзэн-буддизмом, а сейчас понимаем, что с Богом). Иисусова молитва дает такую возможность, она все время напоминает человеку о Боге. И когда эта молитва становится постоянной, то человек как бы все время пребывает пред очами Бога. Но надо сказать, что практика моей Иисусовой молитвы дальше благих пожеланий не продвинулась, т. е. непрестанной молитвы я не достиг. Хотя, с другой стороны, очень часто она помогала. А потом, после крещения, на меня оказал большое влияние ныне покойный Александр Иванович Рогов – доктор искусствоведения и исторических наук. Он занимался не только изучением икон, но и музыковедением. В частности, занимался расшифровкой многих стихир и других церковных песнопений знаменного распева. Он расшифровал знаменитые стихиры Иоанна Грозного, которые исполнял квартет Воронова.
– Иоанн Грозный писал стихиры?
– Иоанн Грозный был не только всемирно известным злодеем, но и, как ни парадоксально, церковным и глубоко верующим человеком. Видимо, страдая от этого страшного внутреннего раздвоения, он в минуты покаяния писал даже церковные песнопения. На некоторые церковные праздники он сочинил стихиры, не только слова, но и музыку. Он писал, стилизуя под византийское крюковое пение, которое по своему характеру было исихастское. Творя Иисусову молитву, в какой-то момент он испытывал приток творческих сил, и из глубины кающегося сердца рождалась дарованная от Бога мелодия. Потом эту мелодию он очень сложным образом гармонизовал и записывал знаками – крюками, или знаменами.
– Можете ли рассказать какой-нибудь случай из жизни, когда Вам помогла Иисусова молитва?
– Я был длинноволосым юношей немного хипповского вида. Однажды я шел по Гоголевскому бульвару, и ко мне пристали бритоголовые, хотели меня крепко побить. Им очень не понравились мои длинные волосы, борода и черные очки. Деваться мне было некуда, потому что их было четверо, а я один. Они были очень крепкие, а я наоборот. Пришлось надежду возлагать только на Господа, творить Иисусову молитву. И все обошлось, они как-то резко изменили свое отношение ко мне, подобрели и отпустили.
– Вы когда-нибудь думали, что станете священником?
– После крещения у меня было такое ощущение. В нашем городе служит отец Алексей Пономарев, наш благочинный. Он стал моим духовным отцом. Отец Алексей всегда внимательно меня выслушивал и старался разрешить внутренние проблемы, которых было очень много. И я думал: как прекрасно быть священником, помогать людям в сложных ситуациях. Можно накормить человека, вылечить его, но если у него на душе будет скверно, то ему будет очень мало радости от работы и денег. Мне всегда казалось, что самый главный корень человеческих бед в том и заключается, что у человека скорбит душа и ищет Господа. А потом, за год до рукоположения, произошла интересная история. Мы с папой отправились в путешествие. На острове Белово была самая заурядная турбаза. Но однажды, гуляя по берегу, мы увидели рядом другой остров и на нем очень красивый храм. Мы взяли напрокат лодки и приплыли на остров. Встали около храма, помолились. Вдруг открывается дверь домика, и выходит батюшка, красивый, благообразный старец. Он нас благословил, помолился и спросил меня: «Сильно ли веруешь?». Мне страшно было сказать «да». Я попросил его помолиться о моих грехах и об укреплении моей веры. Он долго молился, а потом меня благословил. Когда мы вернулись из поездки, я пришел на очередное занятие к преподавательнице по древнегреческому языку Л. А. Фрейберг (ныне уже покойной) и рассказал эту историю. Она заплакала от радости и говорит: «Это известный старец отец Николай с острова Залит».
– В нашей беседе вы говорили, что через искусствоведение Вы пришли к Православию. А что именно в искусстве оказало на Вас такое влияние?
– Как это ни парадоксально, меня привели к вере не те произведения, в которых громко, торжественно восхваляется красота мироздания или сила Творца. Меня всегда привлекали те произведения искусства, в которых говорится о трагической судьбе маленького человека с его внутренними проблемами, одинокого, оторванного от других людей, страдающего. В XX веке это направление в искусстве стало называться экзистенциальным. Мне очень нравятся старинные средневековые баллады, «Хорошо темперированный клавир» Баха. Это собрание небольших музыкальных произведений, каждое из которых посвящено какому-нибудь богословскому догмату или событию Ветхозаветной и Новозаветной истории. Самое первое произведение называется «Неопалимая купина», есть «Распятие», «Воскресение», «Вознесение», «Бегство в Египет». У Баха вообще нет музыкальных произведений, которые не были бы посвящены Богу.
– А современная музыка?
– Класcический джаз. Он вырос из духовных песнопений – христианских негритянских гимнов Spirituals Gospels. Слушаю folk (Bob Dylan), традиционную кельтскую музыку.
– Что для Вас, как бывшего студента филологического факультета МГУ, значит литература?
– Если сказать честно, я учился на классическом отделении, т. е. занимался древнегреческим и латинским языками, но античную литературу я не очень люблю. Считаю, что лучше почитать святых отцов. Вместе с Л. А. Фрейберг, которая делала переводы для Московской Патриархии, мне приходилось читать в подлиннике Блаженного Августина, Амвросия Медиоланского, Дионисия Ареопагита, «Луг духовный» Иоанна Мосха, «Гимны духовные» Григория Богослова, «Омилии» Григория Паламы. Как я уже сказал, античная литература меня не интересовала, но надо сделать исключение для античных философов, таких, как Платон, Аристотель. Можно сказать, что все святоотеческое богословие Золотого века (начиная с IV века христианской эры) – это разработка Божественного Откровения при помощи методики, созданной Платоном, Аристотелем и неоплатониками.
– Зачем священнику нужно знать философию? Например, Вы можете сказать, что такое простое человеческое счастье?
– Как это ни странно, именно на этот вопрос философия до сих пор не может дать своего ответа. А Священное Писание – может. Если мы возьмем дохристианскую философию, то высшее определение счастья, к которому приходит, например, Платон – это слияние с Абсолютом, возвращение души из мира страданий в состояние полного единства со своей порождающей причиной, т. е. с Богом. То же самое присутствует в христианстве. Но языческий мир рассматривал человеческую личность как совокупность комплексов. В XX веке это учение возобновилось у Фрейда и его последователей. По их мнению, надо преодолеть эти комплексы, что фактически означает раствориться как личность, и тогда можно обрести счастье. В язычестве душа человека – как капелька, взятая из моря и ведущая свое отдельное самостоятельное существование. Эта капелька немощная, слабая и страдающая. Надо как можно скорее вернуть ее обратно в море, тогда она обретет счастье, избавится от страданий, но при этом исчезнет, растворится, и мы никогда не сможем ее найти. А святые отцы говорили, что личность человека уникальна, неповторима, и Бог никогда не потребует от нас, чтобы мы разрушили себя, потому что сам Бог есть Личность. В христианстве начиная с Откровения святого Иоанна Богослова образ Небесного Царства – апокалиптический Золотой Город, который был открыт апостолу Иоанну в видении. Люди, живущие в этом городе, счастливы, потому что они соработники Богу, и каждый остается таким, каким себя создал в этой жизни.
– Если вернуться к разговору о литературе, какие произведения художественной литературы наиболее соответствуют Вашему мироощущению?
– Из классической – это английская и французская литература XIX века: Гюго, Диккенс. В XX веке – немецкие неоромантики: Рильке, например. Он был не только поэтом, но и философом. У него есть интересное учение о том, что язык – это вместилище нашего бытия. Если мы будем забывать о многозначности, поэтичности слов, то в конце концов обеднеет не только наш язык, но и окружающий нас мир: «Слова людские меня страшат, их точность ставится в образец. Вот то – собака, а это – сад. Вот здесь – начало, а здесь – конец». Из англичан – Дилан Томас, известный английский поэт, который является непревзойденным мастером свободного стиха. В XX веке в Англии сложилось целое направление писателей, которые стремились средствами беллетристики рассказать людям о Христе. Это Грэм Грин, Честертон, Толкиен, Клайв Льюис и другие. Честертон писал не только знаменитые рассказы об отце Брауне, которые мы в свое время воспринимали как детективы, забывая о том, что почти в каждом из них содержатся богословские рассуждения, но и философские трактаты о Фоме Аквинском, Франциске Ассизском, об истинной вере – ортодоксии, о философии человеческой истории. Чарльз Уильямс, который недавно был переведен на русский язык, пользовался другим приемом. Он писал готические романы – мистические, таинственные детективы, в которых оккультное, демоническое преодолевается силой молитвы и человеческой любви. Клайв Стейплс Льюис – автор знаменитых «Хроник Нарнии», сказочных повестей, которые представляют собой детский вариант катехизиса. Семь хроник соответствуют семи дням творения или семи периодам человеческой истории. XX век подарил нам целую плеяду американских писателей, которые глубоко анализируют проблему страдающего человека. Для американской литературы характерен образ аутсайдера – человека, который не встроился в этот мир, духовно гораздо богаче его и сложнее. Эта литература описывает «сокровенного человека», если воспользоваться библейским выражением. Этим она очень интересна. Путей преодоления этого кризиса в американской литературе очень много. У Сэленджера это смесь христианства и дзэн-буддизма. Некоторые пользовались методами психоанализа. Очень актуален для нашего времени Джон Апдайк. То, что описывается в его ранних романах «Кролик, беги» или «Кентавр», сейчас происходит и у нас.
– А как Вы относитесь к русской литературе?
– Люблю «Доктора Живаго» Бориса Пастернака. А из поэзии – Иосифа Бродского. Когда он был профессором красноречия в одном из университетов Шотландии, он написал знаменитое стихотворение «В озерном краю»:
Все то, что я писал в те времена,
сводилось неизбежно к многоточью.
Я падал, не раздеваясь, на
свою постель, и ежели я ночью
отыскивал звезду на потолке,
она, согласно правилам сгоранья,
стекала вниз слезою по щеке
быстрей, чем я загадывал желанье.
Бродский писал очень глубокие стихи, восходящие к библейской философии, премудрому Соломону. Даже по своему характеру он похож на премудрого Соломона. Он изведал все: и славу, и разочарование, и любовь, и предательство, но в то же самое время понимал, что ничего в этом мире не может дать человеку даже элементарного счастья.
– А Вы можете назвать себя счастливым человеком?
– Пока нет. Счастье очень мимолетно. Я думал, защищу кандидатскую и буду счастливым человеком. Но радость продолжалась недолго, а потом все как-то ушло, забылось.
– Может быть, что-то мешает Вам быть счастливым?
– Наверное. Я считаю себя слабым и во многом зависимым. Люблю комфорт, тишину, книги. Стараюсь избегать споров и борьбы. Мне хотелось бы стать духовно сильнее.
Беседу вела Татьяна Ртищева.
|
