– Отец Вадим, совершать дела милосердия – обязанность каждого христианина. Но, к сожалению, сегодня многие из нас не имеют четкого представления о том, что это такое: раздача милостыни, участие в благотворительных акциях,  молитва за друзей, врагов и так далее?
 – Милосердие – это «милость сердца», то есть выражение любви нашего сердца. Сам Господь, обращаясь к нам, говорит: «Милости хочу, а не жертвы». Наша душа, наше любящее сердце – это тот жертвенник, на котором должно совершаться наше приношение Богу.
 – Когда-то в России существовали обители милосердия,  где оказывалась помощь страждущим; наверное, многие из нас еще помнят о сестрах милосердия, которые во время войны заботились об изувеченных солдатах. А как сегодня осуществляются дела милосердия в Церкви?
 – Формы служения ближним различные, их не приходится изобретать – сама жизнь требует этих форм. Это кормление неимущих, выдача питания, уход за людьми, которые не могут самостоятельно передвигаться, организация пунктов сбора и раздачи одежды; духовные беседы, совершение специальных молебнов; организация паломнических поездок для инвалидов, неимущих и так далее. Для осуществления такой деятельности необходимо немало денежных средств.
 – Откуда поступают средства для помощи нуждающимся?
 – Источники финансирования различные. Это пожертвования прихожан: деньги, продукты. Жертвы конкретных юридических, частных лиц: многие люди, зная, что есть нуждающиеся, делают денежные переводы. Кроме того, ряд коломенских предприятий помогают нам продуктами: «Тополис», ОАО «Коломнахлебпром», ОАО «Коломчаночка». Кроме того, бывает и зарубежная помощь. В качестве примера я могу рассказать об одном бизнесмене из Австрии, который в день своего юбилея собрал гостей и попросил, чтобы ему, вместо подарков, каждый передал бы средства для неимущих. Эти собранные средства господин Франц Вюрер через господина Иозефа Хубера, профессора словесности, передал нашему храму. Я думаю, это пример для наших бизнесменов и наставление всем нам – как надо проводить день своего рождения.

Наконец, мы просим отца Вадима рассказать о бедствующих людях, с которыми ему, конечно же, не раз приходилось сталкиваться, и о той помощи, которую ему приходилось оказывать. Но он советует задать этот же вопрос священникам, прихожанам и работникам нашего храма. С этим мы и направляемся к храму.

Горе – как море.

 – Матушка, помогите, чем можете.
Тяжелые двери храма с гулом захлопнулись. В притворе – нищий. На вид ему лет пятьдесят. С лицом опухшим и почерневшим, с потухшими, водянистыми глазами, он ничем не отличается от сотен таких же, как он, бродяг.
Нищий протягивает грязную, закопченную руку:
 –  Матушка, помогите на мазь. Рука у меня больная, не заживает… Я, матушка, бомж, –  неожиданно признается он, – длинная это история, да и не очень интересная. По образованию я –  инженер. Работал на военном заводе. Когда началась перестройка, всех посокращали. В Коломне у меня была квартира, но пришлось выписаться – оставил дочерям. Пытался устроиться на работу – не приняли. Занялся коммерцией – прогорел. Жена обратно не прописала. И покатилось… Теперь сюда покушать прихожу.
Выхожу из храма. На небольшой площадке перед церковным домом собрались человек двадцать таких же бродяг. Ждут обеда. Стоят группками человек по пять - семь. Не торопясь переговариваются. Женщины закуривают. К ним подходит девочка лет двенадцати. Хорошо, опрятно одета. Это Оксана. У Оксаны с рождения порок на лице – поврежденная, «заячья» губа.
Помню, года два назад Оксана в первый раз пришла к нам в храм. Маленькая, худенькая, плохо одетая, с большими глазами на бледном личике, она подошла к батюшке. Мне тогда показалось, что наш настоятель даже немного растерялся. Они какое-то время сидели на скамеечке: батюшка и маленькая девочка с изуродованной губкой. Потом встали, батюшка собрал с канона продукты, отдал, благословил…
Теперь Оксана подросла. Наша повар матушка Валентина знакома с семьей Оксаны – живут на одной улице. «Хорошая, – говорит, – девочка. За сестренкой младшей присматривает. Как-то показывает она мне свою фотографию. Симпатичная такая девочка, только губка у нее поврежденная. Жалко ее. Надо операцию делать. Мама у нее пьет, отца нет. Бабушка тоже выпивает. Дома скандалы. Денег на операцию, естественно, нет». Недавно возили Оксану в Москву, врачи пошли навстречу. Сейчас ее готовят к операции.
В стороне стоит полная женщина лет сорока. В очках, прилично одетая. Читает тоненькую брошюрку. Крестится. Я раньше не встречала ее. Подхожу ближе. Пытаюсь заговорить. Она с охотой рассказывает:
 – Дочка у меня младшая больная, инвалид. Четыре годика ей, а она до сих пор как годовалый малыш. Я когда на седьмом месяце беременности была, мужа с работы уволили. Сон мне приснился. Какой-то голос говорит: «Твоего мужа уволили с работы». Я проснулась вся в поту. Испугалась очень. «Хорошо, – думаю, – что это только сон». Живем мы в Егорьевске, а работал муж в Воскресенске. И вот через три дня он возвращается с работы и говорит: «Меня увольняют». Я туда ездила с животом, упрашивала. Ничего не помогло. Родилась Ангелиночка. Инвалид. Муж ни копейки не получал. Из роддома вышла с двумя пеленками. Государство нам назначило пенсию – 340 рублей. Как на эти деньги прожить? Ангелине операция нужна, тогда, может, лечение назначат. Стоит это 1.990 рублей. Спасибо приходу храма: помогли с деньгами на операцию. А то от некоторых приходится слышать: «А вы ее в детдом сдайте». Два года езжу к Матронушке в Москву. Помогает она нам. Сколько езжу – все лучше и лучше дочка моя, но до совершенства еще далеко. А ведь дома у меня еще старшая дочка, в школе на одни пятерки учится. Чем их кормить? Все голодные, есть хотят. Муж пьет, зарплату не получает. Вот, приехала к вам за продуктами да одеждой.

«Горе – как море, – говорил преподобный Амвросий Оптинский, – чем больше в него входишь, тем больше погружаешься».

Блаженны милостивые.

Вышел батюшка. Поздоровался. Попросил всех сфотографироваться. Никто не отказывается. Кто-то берет благословение.
Слышу разговор: «Это наш батюшка. Настоятель. Вадим». Вынесли обеды тем, кто берет на дом. Теперь нас ( тех, кому некуда нести обед) осталось человек тринадцать. Сегодня мы в первый раз обедаем не на улице, как обычно, а в помещении для столовой. Ремонт там еще не окончен, но, видимо, зимой все-таки лучше обедать в холодном помещении, чем под открытым небом. Откуда-то выбегает толстенький, круглый щенок. Он весело поглядывает на нашу потертую компанию, машет хвостиком и бежит куда-то по своим щенячьим делам. А мы не торопясь, гуськом направляемся к будущей столовой.
Столовая наша находится в подвале строящейся православной гимназии. Вход перегорожен. Никто не обращает на это внимание. Все пробираются как могут. Я и еще одна дама в нерешительности задерживаемся. Тогда идущий впереди джентльмен предупредительно разбирает перегородку и вежливо предлагает нам пройти. Спускаемся вниз. Посреди холодной, недавно отштукатуренной  комнаты стоит стол, скамья.
Пришел парень в рабочей одежде и деловито сообщил, что начальство распорядилось скамейку и стол вынести, а на их место поставить другие столы и стулья. Мужчины тут же идут за стульями. Прямо над нами наверху идет строительство. Я успеваю заметить, что там, наверху, совсем другая жизнь. В ней присутствует что-то, чего нет здесь. Может, денег? Или – надежды?
Выходит хозяйка – матушка Валентина, Валентина Алексеевна. (Это у нас наверху она – матушка, а здесь она – «она»).
 – Пожалуйста, первое берите. Хлебушек разбирайте.
В пластмассовые тарелки наливают суп. Не до краев, конечно. Может, кому и маловато. Суп вкусный, рыбный. Все жуют. Валентина Алексеевна уходит за вторым. Через какое-то время молчание прерывается:
 – Тонь, а Толька-то с тобой живет?
 – Со мной, как квартирант.
 – Да рассказывай! Квартирант!
Далее разговор принимает характер шутливой дружеской беседы с обилием эмоционально-экспрессивных идиоматических выражений, столь свойственных родному разговорному языку и так трудно переводимых на литературную основу. Наконец эмоциональное напряжение достигает такой высоты, что мужчины начинают угрожать женщинам – вот сообщим батюшке, он вам покажет!
Приходит «она» – матушка Валентина. Раздает всем второе. Тушеная картошка с подливкой. Сегодня не очень много – так что добавки будет маловато. Я с аппетитом поглощаю содержимое своей тарелки. Все заняты примерно тем же. Если я скажу, что картошка мне очень нравится, то это, конечно, будет выглядеть не очень-то правдоподобно, и вряд ли кто-то поверит мне. Тем не менее, это действительно так.
Тут я внезапно обнаруживаю, что кусочек черного хлебушка, который мне выдали с самого начала обеда, закончился. Матушка Валентина ушла, и хлеба больше нет. Спустя минуту мне уже становится неловко оттого, что я, сытая, одетая, благополучная, жду хлеба. А ведь со мной рядом люди, не имеющие средств к существованию. И никто не просит себе лишний кусочек хлеба. Никто не ропщет, не жалуется на судьбу. Может, кто-то из них совсем не имеет угла. Может, кто-то опустился на самое дно жизни. А может…
 – Будешь? – вдруг слышу я голос моего соседа, – хлеб будешь?
Молча забираю. Блаженны милостивые.

Second hand.

В складском помещении церковного дома – пункт раздачи одежды для нуждающихся. Одежды много. Конечно, здесь не новые вещи. Это наш приходской Second hand. Хозяйка Галина Ивановна рассказывает мне, что ежедневно сюда обращаются человек 20 - 25:
 – Разные люди приходят. И нищие, и из многодетных, и больные, и бомжи тоже Божьи люди. Как у кого горе случится – приходят к нам. Этим летом на Левшина пьяницы дом взорвали. Вся семья на улице оказалась. Стенка у них была, ковры. Ничего не осталось. Город им немного помог. Первое время в гостинице жили. Да там дорого платить. Сколько денег надо? Их бабушка к нам за одеждой, продуктами приезжала, рассказывала. Мальчик один приходит – берет одежду для всей семьи. Он к нам в Воскресную школу ходит. Из Луховиц женщина ездит – пятеро внуков у нее, дочь пьяница, отца нет. Из Белоомута, Озер едут. Много беженцев из Грозного. На той неделе была мать с двумя ребятишками. Из тюрьмы люди возвращаются - совсем раздетые. Один пришел, себе взял вещи и другу своему – у него, говорит, ботинок нету, чтоб сюда дойти. Столько горя у людей! Я и не подозревала. Страшные случаи в жизни бывают.
Я замечаю напоследок, что, несмотря на множество посетителей, здесь чисто, порядок. На что матушка отвечает: «Это сегодня у нас порядок. А так по-разному бывает. Здесь же склад. Заходят все, берут, что нужно. Нам бы уголок какой-нибудь! Пусть небольшой, да наш».
Тут нашу беседу прерывает посетитель. Я ухожу.

Из прошений на имя настоятеля церкви Пресвятой Троицы.
(По понятным причинам фамилии авторов прошений не указываются).

«Прошу благословения на семью, которая состоит из пяти человек. Мама лежит в больнице. У нее давление высокое, температура. Дома кушать нечего, прошу какую-нибудь помощь у отца Вадима».
«Прошу оказать помощь моей племяннице. Она лежит в противотуберкулезном диспансере в г. Москве. У девочки нет никого, родителей похоронила. В воскресенье еду к ней в больницу, но везти нечего. Поэтому прошу оказать помощь».
«Прошу помощи у батюшки, т.к. у меня мама лежит в больнице, папы у меня нет. Еще две сестры и брат младшие. В доме нет ни кусочка хлеба. Все хотят кушать».
«Прошу благословения в оказании материальной помощи на покупку ингалятора. Я нахожусь в тяжелом материальном положении. Дочь у меня 36 лет является инвалидом 2-ой группы, нерабочая. Диагноз у нее — общее нервное заболевание. У меня бронхиальная астма. Нахожусь на лечении в ЦРБ».
«Прошу благословения на материальную помощь, по возможности продуктами. Так как я добираюсь до дому, средств к существованию не имею. Заработать не могу, т.к. инвалид II-ой группы».
«Прошу благословения на материальную помощь продуктами питания и одеждой на семь человек, т.к. мы беженцы с Грузии и Казахстана. Проживаем в данное время в Рязани».
«Прошу благословения на получение помощи в виде еды и денег, т.к. нахожусь в крайне тяжелой ситуации. В настоящее время нахожусь проездом из Москвы в Грозный. Моя тяжелобольная дочь — в больнице в Москве. Средств на существование и постоянного места жительства не имею. Муж и сын погибли в Чечне».
«Прошу благословения оказать мне материальную помощь. У меня был пожар. Сгорели мои родители, и сын сгорел на 50 %. У меня шесть детей. Последние пойдут в школу, но мне не с чем их послать. Нет денег ни на школьные принадлежности, ни на обувь. Прошу не отказать в помощи».

Вместо заключения.

Горе человеческое безмерно, одному с ним не справиться. Вот поэтому и идут люди в храм, надеясь на милость Божию и добрые сердца людей. Следуя совету настоятеля, мы обращаемся еще к одному священнику нашего храма — отцу Михаилу Сокрутову. Мы просим его рассказать о бедствиях людей, с которыми ему не раз приходилось встречаться, о той помощи, которую храм им оказывал.
Подхожу к отцу Михаилу, жду от него интересного рассказа. Но, вместо этого, он в самых общих чертах описывает нашу благотворительную столовую, пункт раздачи одежды. Рассказывает о том, что священники ездят в тюрьму, отправляют посылки для заключенных; о том, что прихожанки нашего храма ходят раз в неделю к  нескольким больным женщинам, носят еду, помогают по хозяйству; о том, что этим летом в нашем лагере на Валдае были дети из детского дома. Я понимаю, что того рассказа, который я ожидаю, не будет. «В собственном смысле милостив тот, кто оказывает благодеяние, но не разглашает о бедствиях страждущих», — вспоминаются слова одного из святых отцов. Отец Михаил улыбается. Он просто — пастырь. Один из тысячи таких же служителей Господних. Служить Богу и ближним — это их жизнь. Да, наверное, и не стоит рассуждать о добродетелях ни отца Вадима, ни отца Михаила, ни отца Иоанна — третьего священника нашего прихода. Не в этом дело. Дело в нас. Ведь сегодня мы здесь,  «наверху», пусть не до жиру, но все-таки — сытые. И дети в школу ходят, пусть не в самую лучшую, но все-таки — учатся. И муж зарплату домой носит, пусть не очень большую, но на сегодня — хватает. Но ведь жизнь по-разному может повернуться. На что надеяться? На милосердие Божие надеемся, — на добрые, любящие сердца людей да на Церковь Христову.
 

Татьяна Ртищева.
Фото священника Вадима Маркина.