|
русском человеке есть особенное
участие к празднику Светлого
Воскресенья. Видя, как повсюду в
других странах день этот почти не
отличен от других дней, он
чувствует грусть и обращается
невольно к России. Ему кажется, что
там как-то лучше празднуется этот
день. И сам человек радостней и
лучше, нежели в другие дни, и самая
жизнь какая-то другая, а не
вседневная. Ему вдруг представятся
— эта торжественная полночь, этот
повсеместный колокольный звон,
который как всю землю сливает в
один гул, это восклицанье «Христос
воскрес!», которое заменяет в этот
день все другие приветствия, этот
поцелуй, который только раздается
у нас, — и он готов почти
воскликнуть: «Только в одной
России празднуется этот день так,
как ему следует праздноваться!».
День этот есть тот святой день, в
который празднует святое, небесное
свое братство все человечество до
единого, не исключив из него ни
одного человека.
Мечта
ли это? Но зачем же эта мечта не
приходит ни к кому другому, кроме
русского? Лучше ли мы других
народов? Ближе ли жизнью ко Христу,
чем они? Никого мы не лучше, а жизнь
еще неустроенней и беспорядочней
всех их. Но есть в нашей природе то,
что нам пророчит это. В самой
славянской природе нашей есть уже
начала братства Христова, и
побратание людей было у нас родней
даже и кровного родства. И есть,
наконец, у нас отвага, никому не
сродная. И если предстанет нам всем
какое-нибудь дело, решительно
невоз-можное ни для какого другого
народа, как в двенадцатом году, не
пожалев имуществ, жгли домы свои и
земные достатки, так ни одна душа
не отстанет от другой, брат
повиснет на груди у брата, и вся
Россия — один человек! Вот на чем
основываясь, можно сказать, что
праздник Воскресенья Христова
воспразднуется у нас прежде, чем у
других. И твердо говорит мне это
душа моя. И знаю я, что не один
человек в России твердо верит тому
и говорит: «У нас прежде, чем во
всякой другой земле,
воспразднуется Светлое
Воскресение Христово!»
|
